лицо отвращения

Потрахульки с орком.

Самотворчество. Старое

Брат стал сутенером парализованной сестры. Маковецкий Михаил.

В селах западной Украины в последние годы сложилась трагическая ситуация с женским полом. Основная масса женщин покинула родные села и ринулась на заработки в Италию и Испанию. Там они главным образом ухаживают за стариками и(или) промышляют продажной любовью. А как же мужчины? А мужчины сидят по домам и проживают заработанное их женами. Дети брошенные, семьи разрушенные...
Существуют села, где женщин вообще нет, населены они только мужчинами. И вот 31-летнего жителя одного из таких сел Ивано-Франковской области обвиняют в сводничестве и предоставлении помещения для разврата. По данным следствия, брат, пользуясь беспомощным состоянием своей родственницы, которая является инвалидом с детства, и решил использовать ее в качестве проститутки. Новоиспеченный сутенер предлагал интимные услуги односельчанам и цену, по словам свидетелей, устанавливал в зависимости от потребностей клиента. «К нам поступила информация, что один из жителей села сдает свою глухонемую и парализованную сестру для сексуального удовлетворения других лиц. За это он брал от 5 до 15 гривен», — отметили в УМВД по Ивано-Франковской области.
Представляю картинку:
— А, дядя Тарас, проходьте, проходьте.
— Э-э-э, здравствуй, сосед. Я тут за десять гривен хотел…
— И правильно, дядя Тарас. Это здесь. Проходите. Девушка с большим бюстом Аристотеля, так сказать. Сами видите.
— Да-а, дойки тут знатные. Только как я ей вставлю? Она то и ноги раздвинуть не сможет. Парализованная в конец, как я погляжу. И не доберешься тут.
— Дядя Тарас, да вы не беспокойтесь! Я ей сейчас ноги подниму — и все на распашку. Вставляйте, благославясь. Ну, все в порядке?
— Да в порядке вроде. А чего она хрюкает? Вроде глухо-немая, а как хрюкает.
— Дядя Тарас, вы же только десять гривен заплатили, а вставили ей в жопу. Вот она и хрюкает так. А в жопу — это же 15 гривен, я же вам говорил! Тут же дело пахнет содомией. Ни стыда, ни совести, честное слово. Ну-ка вытаскивайте *** оттуда, дядя Тарас!
— Эх, и не обманешь тут вас. Глухонемая, глухонемая, а хрюкнуть может, когда надо.
— Так дядя Тарас, сестра ведь родная! Как тут мне ее не понять? Да вы не обижайтесь. Я ей анус ладонью закрою, чтоб вас в соблазн не вводить, а вы в ****у потихоньку… не называя белое белым, а черное смуглым. Или платите еще 5 гривен. А если в ротовую ею девичьею полость, то скидку могу сделать. Сегодня там у нее маковой росинки не было. Сбросил бы цену, дядя Тарас. Для почина.
— А если снова хрюкнет?
— Да глупости, дядя Тарас. Она же парализованная. Я ей рот открою, а вы вставляйте. Максимум — слюни пустит. Чепуха, одним словом.
— А она не задохнется?
— Может ли умереть здоровый человек? Может. И парализованный может. Все под Богом ходим. Но мы же аккуратненько. За 10 гривен, дядя Тарас, организуем. Вам когда-нибудь глухо-немая минет делала?
— Не доводилось.
— Ну вот. Глухонемая девочка мучительно взрослеет на ваших глазах. А вы 10 гривен жалеете. И рассказать кому-то такое стыдно. Парализованные девушки встречаются реже, чем хотелось бы, дядя Тарас. Жалеть потом будете. Об утраченном размягчении и расслаблении. Зачастую мастурбация, да еще и продажная, дороже обходится. Можете мне поверить.
— Уговорил, собака. Это ты умеешь.
— Уговорить человека с кругозором бригадира-скотника и с нечеловеческим преклонением перед Западом невозможно, дядя Тарас. Ему можно только мысль направить в правильное русло.
— Ух, запарился я. Все бы здесь хорошо, но чего тут воняет так?
— Это она от горя так пахнет. Словами то сказать она не может, а запах благовоний испустить может. А все потому, что любит она вас с малолетства, дядя Тарас. А вы 15 гривен для нее пожалели. Пришлось мне ладонью ей анус закрывать, ну, вы помните. Вот и обидно ей стало. До слез.
— Не может быть! А знаешь сосед, я сам, бывало дрочу, а при этом твою парализованную сестру люблю страшно. Самому жутко. Маркиз де Сад отдыхает.
— Эх, дядя Тарас, я всегда знал, что, помимо выдающейся скромности, вы обладаете ещё целой кучей достоинств!
— Это да. Только у меня раньше денег не было.

Кожевенная мастерская дядюшки Ола

Многие из реакторчан считают меня поехавшим или жирным недотроллем. Наверное так и есть.
В очередной раз серя в комментах под постами, я неожиданно для самого себя выродил комментарий, который после последующего анализа и перепрочьтения, показался мне довольно годным: http://joyreactor.cc/post/3744217#comment17459939

Я решил немного развить мысль и представляю вам на суд свой первый графоманский высер: «Кожевенная мастерская дядюшки Ола»
Рад любой критике и замечаниям. Рассказ навеян данным артом.

Кожевенная мастерская дядюшки Ола.

Часть 1.

Старая, разбитая повозка, с запряженным в неё тощим осликом, везла сидящего в ней молодого человека, обратно в родительский дом. Покряхтывая и пытаясь устроиться поудобнее, юноша размышлял о своём будущем. Картины вырисовывались не самые радостные: после года обучения кожевенному ремеслу, Лу понял, что этот труд не для него. Как подмастерье, его использовали для самой тяжелой и грязной работы, переноска стопок свиных шкур, чистка ванн с дубильными растворами, а наградив постоянной болью в спине и пустой глазницей, глаз в которой был выжжен каплями едкого раствора в первый месяц обучения. Тяжелый труд и едкие испарения основательно подорвали и без того слабое здоровье Лу, а ведь эта весна была только тринадцатой в его жизни. Если учитывать, что за год учебы, он научился только таскать кипы шкур и виртуозно уклоняться от палочных ударов старого мастера, то с надеждой на тёплое место в гильдейских мастерских можно было попрощаться. Если бы не предложение дядюшки Ола, единоутробного брата почившей матери, чьё письмо так вовремя получил Лу, можно было бы сказать, что его жизненные перспективы не внушали ничего кроме отчаянья и ужаса.

Дядя Ол, хозяйствовал в кожевенной мастерской, самой большой в округе. Многие из его коллег по гильдии разводили свиней, но Ол используя свои связи в приграничных поселках, умудрился достать пятерку молодых орчих, захваченных в плен на границе королевства, в обход традиционных аукционов столичного рынка.
Пойманные существа мало походили на тех зубастых и волосатых монстров, которыми пугали непослушных детей родители, а начальники стражи - зелёных новобранцев в приграничных острогах. Статные, высокие гуманоиды, с узкими плечами, крутыми бёдрами, и потрясающей шкуркой. Ох уж эта шкурка! Самое главное достоинство и одновременно, самая большая проблема этих существ. Шкурка молодых орчих, обработанная соком редкого растения, Saxus Precatorius, стала самым желанным и дорогим материалом для всех модников королевства. Изделия из неё были превосходно изящны и легки, с уникальной текстурой и цветом, делающими каждую вещь непохожей на другую такую же, но при этом потрясающе крепки и надёжны.
Главное переживание Лу заключалось в страхе выдать свою некомпетентность, но юноша рассчитывал скрыть ее за усердием и энтузиазмом. Что-что, а напускать туман в глаза и выдавать желаемое за действительное он в совершенстве умел с малых лет. Главное, чтобы дядя не взялся экзаменовать его.

Убаюканный равномерной качкой, Лу задремал на козлах, а старый ослик не нуждаясь в понуканиях жалкого человечка, прекрасно знал дорогу и брёл по ней самостоятельно.

Часть 2.

«Давай уже!», - прорычал сквозь стиснутые зубы дядя Ол, крепко прижимал голову орчихи к столу своими широкими ладонями. Орчиха пыталась вырваться из захвата с невероятной силой и истошно кричала. Предстоящая процедура была ей слишком хорошо знакома. За последние полгода она подвергалась ей трижды. Молодой организм очень быстро компенсировал понесённый урон, исправляя грубое вмешательство человеческих рук в среднем за пару недель.

«Чертова сука, уймись уже», - проворчал Лу, примеряясь ножом к участку кожи между горлом и животом орчихи.
На этих существ не действовал ни один из известных снотворящих отваров, и каждое изъятие шкурки превращалось в пытку для ушей и нервов.
Это была уже третье изъятие Лу, и он мало-помалу начинал привыкать. Знания кожевника оказались не так важны, как уверенная рука, крепкие нервы и желудок. Простодушный дядя легко поверил в высокую квалификацию красноречивого племянника, а после предъявления грамоты, нацарапанной, за пригоршню медяков, загулявшим писарем в кабаке, с радостью доверил один из самых ответственных этапов производства.

Пропоров, острым как бритва ножом верхние слои сероватой, с зелёным отливом шкурки, Лу прорезал несколько длинных прямых полос вниз от грудины до живота. Каждое движение его ножа сопровождалось воем, криками и бессвязным бормотанием самки. Просунув руку в надрез, Лу изо всех сил потащил кусок шкурки на себя. Важно было именно оторвать первую часть куска, иначе, орудуя там ножом, легко можно было повредить один из сосудов, которе у орчих были в изобилии в этом месте.

Первая в карьере операция, едва не кончилась не начавшись, когда нож Лу перерезал один из этих мелких сосудов. Струйка темной крови брызнула прямо в лицо и обдала всю щеку, а пара капель даже залетела в пустую глазницу выжженного глаза. Пока Лу пытался одной рукой вытереть лицо, а второй рукой с зажатым в ней ножом, не натворить чего похуже внутри дёргающегося тела, орчиха едва не вырвалась из пут. Ситуацию спас дядя, ненадолго успокоив самку ударом припасенного для таких случаев, полена. Свою первую операцию Лу не любил вспоминать, хотя и запомнил навсегда.

Шкурка с трудом, но начинала поддаваться. Лу тянул и тянул, напрягая мышцы рук до судорог, стараясь преодолеть первые несколько пядей, и наконец, с глухим треском шкурка надорвалась. Орчиха, подавившись своим воем и мгновенно утихнув, затряслась в иступленном, беззвучном крике. Ее глаза почти вылезли из орбит, а из неестественно распахнутого рта раздавался свистящий звук.
Надорвав шкурку до живота, и освободив приличный кусок подкравливающей плоти, Лу начал помогать себе ножом, разрезая им места особо крепких соединений. Наконец, у него получилось отделить нужный кусок шкурки от трясущейся орчихи. Со всей возможной аккуратностью, Лу переложил заветный кусочек на соседний стол и накрыл его холщовым полотном, пропитанным специальным раствором, предотвращающим быстрое высыхание.

Часть 3

Обернувшись к операционному механизму, Лу кивнул дяде и тот ногой нажал рычаг у основания креплений. В туже секунду, замысловатые деревянные механизмы, хитро заскрипев канатами, приподняли орчиху в воздух. Тварь видимо уже отошла от первой волны боли и сейчас, закончив судорожно хватать ртом воздух, принялась отчаянно лапотать что-то на своём орочьем языке.
«Кажется она о чём-то нас умоляет», - ухмыльнулся дядя.
«Они разумны?», - в этот момент Лу по настоящему удивился.
«Я бы не называл это разумом, мой дорогой. У них есть примитивная культура, они могут общаться между собой, но они ведут образ жизни схожий с животными. Их самцы намного больше и сильнее среднего мужчины и доставляют множество проблем на приграничных территориях. Это конечно плохо, но в это время их поселения остаются практически без охраны и наши ловчие отряды собирают богатый урожай из их самок и детенышей»
«Неужели все орчихи имеют такие потрясающие тела с невероятной кожей, дядя Ол?»
«Нет конечно», - усмехнулся дядя. «Это штучный товар. Мне стоило больших трудов достать этих орчих. Всех пойманных тварей, ловчие привозят в столицу целыми повозками, но в основном в них или старые особи, с выцветшей шкуркой или слишком молодые, шкура которых ещё слишком тонка и никуда не пригодна»
«Что с ними происходит, дядя Ол?»
«Что-что?», - старый Ол опустил глаза в пол и сплюнул сквозь зубы. Видимо он не одобрял методов ловчих, которые переводили столько сырья. «Известно что. Тем кто не годится на сырьё, один путь. В корм для тех кто годится. Мои самки идеальны и достались мне через моего друга в одном из приграничных городишек. Местные мужчины часто уходят на лов, не уведомляя ловчих. Ну, полно уже, мы отвлеклись», - старик перевёл взгляд на орчиху и пошел ко второму рычагу.
Лу готов был поклясться чем угодно в этот момент, что орчиха прекрасно поняла намерения Ола, так как в ту же секунду она залопотала ещё быстрее и отчаянно замотала головой. С каждым шагом дяди, лапотание орчихи ускорялось, пока не переросло в почти непрерывный поток нечленораздельных слов и звуков, переходящий в надрывный крик, который проникал, казалось под самый свод черепа.
«Блять, почему эти твари такие громкие?», - с этими словами Ол потянул рычаг и кричащая орчиха, перевернувшись в воздухе, приземлилась на стол уже мордой вниз.
«Дьявол, какой зад», - подумал Лу, пожирая глазами аппетитные серые ягодицы. В такие моменты он ничего не мог с собой поделать. Кажется дядя перехватил его взгляд, но лишь усмехнулся в густые усы. Ходили слухи, что вместо искусственного осеменения этих самок, дядя предпочитает самое что ни на есть, естественное. Лу конечно не верил слухам, но пару раз видел, как дядя с вожделением, облизывая толстые губы, подолгу рассматривает верещащий кусок мяса, с которого Лу только что снял последний кусочек шкурки.

Видимо орчихе не понравилось, что ее положили открытой раной на неоструганую доску стола, т.к она отчаянно затрепыхалась, пытаясь прервать настолько некомфортную для себя процедуру, но у неё ничего не вышло, так как натянутые канаты механизма крепко прижимали ее к столу. Край стола был сильно обгрызен ее предшественницами. Лу даже как-то раз вытаскивал из досок осколки зубов одной из особо чувствительных орчих.
«Всего лишь животные»,- проговорил себе под нос Лу.
«Чего ты там бормочешь? Бери нож и добудь мне чудесной жопной шкурки, лентяй»
«Да дядя», - уже привычным движением обтерев о фартук нож и цыкнув на скулящую и дергающуюся орчиху, Лу неспешно сделал очередной надрез.